Конспект. Евагрий Понтийский.

Конспект. Евагрий Понтийский.

Первый теоретик аскетизма и монашества Евагрий Понтийский различает 3 ступени духовной жизни:

— жизнь деятельная.
— жизнь «естественная» или созерцательная.
— предел духовной жизни – ведение Святой Троицы или богословие (гносиз)
Весь смысл жизни деятельной состоит в преодолении и погашении страстей, в подчинении беспорядочных движений души (лебедь, рак и щука) законам естества, в борьбе с помыслами и бесовскими приражениями. Страстность есть рассеяние (рассеяность), блуждание ума, подвластность его внешним впечатлениям. Всего опаснее бес гордости и помысл тщеславия. Всего тяжелее бес уныния «бес полуденный», который томит однообразием и старается развлечь душу.
Евагрий различает 8 основных страстей: чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие, гордость. Со страстями подвижники борются посредством добродетелей, поста и молитвы, а с помыслами – силой духовного созерцания.
Пределом и расцветом деятельной жизни является бесстрастие, от которого рождается любовь. Любовь есть начало «естественной жизни» и восхождения к видению Святой Троицы. Бесстрастие не есть бесчувствие или нечувствие или равнодушие, как несправедливо считают люди мирские. Оно есть независимость души, свобода от внешних и чувственных впечатлений. Бесстрастие есть независимость и стойкость, но никак не пассивность, равнодушие и холодность.
По мере того, как душа освобождается от страстей и чувственных впечатлений, перед ней открывается иной и высший мир. Она видит, что все в этом мире подчинено суду и Промыслу Божию. От созерцания видимых вещей мира ум восходит к созерцанию невидимых вещей, где на высотах духа достигает богословия – созерцания Святой Троицы.
В этом духовном познании преобразуется душа и тело человека. Человек умирает и воскресает, становится новым. Евагрий называет это малым воскресением, которое является преддверием великого и всеобщего воскресения.
Евагрий Понтийский умер от чрезмерного поста, прожив чуть более полувека. Родился он около 345 года в понтийском городе Ибора (север Малой Азии, Каппадокия), был сыном хорепископа или что то же, «периодевта» — «объездчика», отвечавшего сразу за несколько приходов. Семья была не богатая, но достаточно зажиточная, чтобы Евагрия отправили учиться в Неокесарию. Талантливый человек — в 15 лет на него обратил внимание епископ Василий Великий и заметил, что юноше-то можно больше и не учиться. Евагрий стал помогать Василию в работе над «Добротолюбием» — хрестоматией из текстов великого Оригена.

В 379 году Василий умер, и Евагрий отправился в Константинополь в качестве помощника другого великого епископа и богослова — Григория Назианзина. Вместе с наставником он сражался с теми, кого считал еретиком, на Вселенском соборе — и теоретически они победили, а практически Григория выслали из столицы, на его место посадили человека менее яркого и более удобного. Покинул Константинополь и Евагрий, но по совершенно другой причине — роман с женой одного аристократа. Более того, аристократ был из родной Каппадокии, так что и туда Евагрию было возвращаться не с руки, и он отправился в Иерусалим.

9 апреля 383 года, на Пасху, он вновь принёс монашеские обеты и отправился в Египет. Тут он сперва пожил в Нитрии, где полсотни монахов жили бок о бок под руководством совета из восьми священников — «старцев» во главе с «аввой». Через полтора года Евагрий перешёл в Келью, где монахи жили в большей изоляции друг от друга и собирались вместе редко. Теоретически учителем Евагрия стал Макарий Великий, практически виделись они в основном по воскресеньям. Кельи в Келье располагались так, чтобы монахи не слышали молитв соседа, а молились, распевая псалмы, так что иным приходилось до церкви идти пять-шесть километров.

Очень скоро Евагрий сам прославился как учитель. Собственно, он — единственный из монахов египетских пустынь, оставивший подробные тексты, по которым можно судить о том, чем это монашество было. Двое из учеников Евагрия стали историками египетского монашества — Иоанн-Кассиан из Марселя прославился на Западе, Палладий — на Востоке.

Иоанн Лествичник, другой знаменитый учитель аскетики, живший через три века после Евагрия, обвинял того в ригоризме — мол, слишком строго призывает поститься. Формально это неверно, в своих сочинениях Евагрий несколько раз призывает не переусердствовать в посте и, если надо, есть дважды в день. На практике он не ел ничего варёного, не ел овощей, фруктов, винограда, о мясе и речи не было, понятно. В общем, до диеты Иоанна Предтечи рукой подать. Так ведь Евагрий ещё и спал часа три, а чтобы не заснуть, молился и читал Библию — это вам не в компьютер пялиться. В общем, когда руководители Кельи спохватились, было поздно.

Самое знаменитое в текстах Евагрия — цитата со ссылкой на «святого учителя», видимо, Макария Великого. Сегодня эту мысль обычно воспроизводят как «нужно молиться так, словно ты вечером умрёшь, а работать так, словно ты не умрёшь никогда». В оригинале и в архаичном переводе:

«Монах так должен быть настроен в себе, как бы завтра имел он умереть, и так опять поступать с телом своим, как бы имел жить многие лета. Ибо то, говорит, пресекает помыслы уныния и делает монаха ревностнейшим, а это здравым хранит тело и заставляет наблюдать всегда равное воздержание».

Именно Евагрий первым предложил выделить из множества грехов главные — и его классификация, претерпев некоторые изменения, и сегодня известны каждому как «семь смертных грехов».

«Демон тщеславия противоположен демону блуда, и чтоб они оба вместе и напали на душу, есть дело несбыточное, ибо один из них обещает почести, а другой повергает в бесчестие».

Приступит к монаху желание сблудить — пусть побеждает его тщеславием, говоря себе, что блудника не выберут настоятелем. Приступит к монаху желание быть настоятелем — пусть скажет себе, что настоятель у всех на виду и сблудить не имеет никакой возможности, зачем это надо!

Остроумно, но неверно. Оба желания — два лица одного демона по имени, к примеру, Либидонна. В обоих случаях речь идёт о жажде власти, даже изнасилования, самоутверждения.

Разумеется, совет Евагрия может помочь, — шутка лечит не тем, что говорит правду, а тем, что разоблачает неправду, в данном случае — неправду всякого стремления подмять под себя кого-нибудь, хоть одну личность, хоть целый монастырь.

Остроумие, кстати, само по себе — лекарство, а этим редким сочетанием юмора и разума Евагрий обладал. Он, может, и не сочинил шутку про монаха, который продал Евангелие, но он записал и выделил парадоксальное в этом поступке: человек продал книгу, которая предписывает всё продать. Такая вот апория Евагрия.

Сочинения Евагрия пользовались популярностью именно потому, что он нащупал какую-то золотую середину между распутством «всё можно!» и беспутством «ничего нельзя!» Учил же он, что всё можно ослабить — кроме молитвы, потому что в Библии есть заповедь «непрестанно молись», но нет «непрестанно работай», «непрестанно бди», «непрестанно постись».

Британский историк Огастин Кесиди выделил как особо оригинальную черту Евагрия его отношение к радости. Разбирая вопрос о сновидениях, Евагрий предложил очень простой критерий отличить, когда приснившееся от демона, а когда нет:

«Сновидение Ангельское веселит сердце, а демонское возмущает его».

Содержание сна неважно — можно увидеть и любимого родственника, который будет умолять о помощи. Важно, с каким чувством просыпаешься: «Ангельские сны даруют душе ясный покой, неизреченную радость, лишают ее в течение дня страстных помыслов, [приносят] чистую молитву … и открывают Премудрость Господню».

«Такая позитивная оценка эмоций показывает, что существует огромное различие между апатейей, которой учит Евагрий и которую я перевожу как «невозмутимость» и апатией или бесчувственностью. На этом стоит остановиться хотя бы кратко, потому что уже около 415 года блаженный Иероним в письме Ктесифону (133) возражал против апатейи, говоря, что такое качество присуще либо Богу, либо камням. Никогда не использовал этот термин Кассиан [Римлянин], хотя он пометил, что на латыни термин означает «быть свободным от всякого волнения». Это подозрительное отношение к термину «апатейя» в западной традиции дошло до наших дней, так что современный читатель иногда испытывает смутное беспокойство, читая Евагрия» (Кесиди, 2003, с. 90).

Не только в христианской традиции, в любой культуре язык ненависти ставит капкан: если человек радуется — он чрезмерно радуется, он впадает в искушение экстаза, если человек не радуется — он бесчувственное полено, великий инквизитор. Западные люди, если склонны к паранойе, подозревают в людях восточных (в том числе, в русских) варваров и тогда, когда те смеются «слишком громко», и тогда, когда те не смеются, «угрюмы», «затаили агрессию». Либо ты окаменел, либо ты возомнил себя Богом. Искажение неизбежное, если судят не себя, а другого. А себя полезно судить — в смысле, знать, и тут Евагрий Понтийский может быть так же полезен, как психотерапевт, а иногда даже полезнее.